Согласны ли вы с утверждением, что сегодня мы находимся в очередной фазе процесса «потепление — похолодание»? И когда, по вашему мнению, может остановиться столь стремительное таяние арктических льдов?

В последние годы (2007‒2013 гг.) мы наблюдали наименьшее количество многолетнего морского льда — всего около 4 кв. км, а последние несколько лет его площадь практически не уменьшается. Это данные специального учёта дистанционными, космическими методами в осенний период, когда площадь льдов наименьшая.

Но мнения у учёных разные. Например, астрофизики считают, что уже через два-три года начнётся так называемая депрессия солнечной активности и начнётся похолодание. Этой же версии придерживаются некоторые климатологи. Даже сегодня на форуме было выступление нашего коллеги из Академии наук, который показал, что климатическая система Арктики впадает в следующее 30-летие, когда начнётся постепенное снижение температур, приход их к норме. В Российской Арктике близкое к современному, с температурными аномалиями +2‒3 градуса, потепление было в 1920‒1940-х годах.

По-прежнему мировое научное сообщество и Межправительственная группа экспертов по изменению климата нас пугают, прогнозируют дальнейшее потепление, в том числе в Арктике. Причём на Северном полюсе, в отличие от других регионов Земли, на 3‒4 или даже 5 градусов. А это значит, что в ближайшей перспективе, к концу XXI века Арктика как таковая должна исчезнуть. Первые публикации с результатами модельных расчётов (картами Земли середины — конца XXI века) появились ещё в начале 2000-х годов.

Что такое потепление на 5 градусов? Это даже не одна следующая климатическая зона, а две-три. Но это уже было в истории развития ландшафтов Арктики — лес подходил к Северному Ледовитому океану. Допустим, так называемый голоценовый оптимум (Атлантический период, самый тёплый и влажный период голоцена Северной Европы согласно классификации Блитта-Сернандера — Прим.ред.). Значительное потепление было около 2000 лет назад — в Римский оптимум, потом около 1000 лет назад — в Раннесредневековый оптимум, когда вигинги поселились в Гренландии и достигли Северной Америки. Наконец, около 60 лет назад закончилось последнее крупное потепление в Российской Арктике. И я сам на Таймыре ещё во время экспедиции 1970‒1973 годов находил остатки древесной растительности далеко в тундре, а в дельте Печоры мы изучали торфяник, который возник 10‒15 тыс. лет назад, где вся летопись была прослежена и описывала многократные потепления и похолодания.

Конечно, неоднократно потепление приходило в Арктику, и лес приходил к побережью Ледовитого океана. И сейчас есть такой прогноз. Кстати, я в своём докладе на секции по биоразнообразию на форуме показывал разные прогнозы в отношении границы тундровой зоны и полярных пустынь — как они будут постепенно исчезать, если нынешний прогноз сторонников антропогенного потепления сбудется. Это приведёт к тому, что Арктика как таковая, как ландшафтное, экосистемное явление может исчезнуть.

Насколько серьёзной проблемой, по вашему мнению, таяние льдов может стать для обитателей Арктики, в частности белых медведей?

Знаете, у меня двоякое мнение. Я не вижу каких-то серьёзных проблем с тем же белым медведем сейчас, кроме преследования человеком, и отчасти освоения важных, ключевых территорий для этого вида в циркумполярном масштабе. Я имею в виду, допустим, остров Врангеля, Шпицберген, Землю Франца-Иосифа, где активно растёт так называемый фактор беспокойства. Что важно для белого медведя? Что в местах, где располагаются основные берлоги, где он кормится, усиливается фактор беспокойства — воздействие транспорта, туризм и прочее. Как, например, на Шпицбергене. Конечно, это влияет на состояние популяции белого медведя.

Второй вопрос — это кормовая база. Нарушается акватория, нарушается кормовая база, а это в основном ластоногие — они уходят в другое место, а белый медведь голодает. Недаром в прошлом году в экспедиции вдоль Северного морского пути в районе острова Врангеля на месте выброшенного мёртвого кита обнаружили больше ста белых медведей. Они по запаху собрались с огромного пространства, соединились вместе и кормились в течение многих дней этой тушей мёртвого кита. А морская экспедиция Института океанологии к восточному побережью Новой Земли регулярно встречает там абсолютно тощих, практически до костей, белых медведей, которые лазают по птичьим базарам, пытаются достать какое-нибудь яичко кайры или мёртвого птенца. Конечно, это тяжело, они лишились основной своей кормовой базы — ластоногих, которые ушли, потому что изменилась ледовая обстановка.

В общем, проблем много. Но сейчас про белого медведя мы не можем ничего утверждать, пока не будет проведён циркумполярный учёт. Белый медведь не знает государственных границ, ему важно сейчас освоиться, приспособиться, адаптироваться к новым условиям в Арктике. А мы, наше государство, не можем найти на это деньги. Я сейчас спорил с представителем Минприроды, что не ведётся в Арктике мониторинг биоразнообразия нормально, на государственном уровне. А раз не ведётся мониторинг на государственном уровне, то мы и не знаем, сколько у нас белых медведей. Какие мы можем принимать меры, если мы не знаем численность? Много их, мало, растёт численность или падает? Вот об этом идёт речь сейчас, в том числе и на нашей секции. Мы чётко поставили вопрос, что нужно организовать государственный учёт тех видов, которые мы считаем ключевыми для Арктики, — белого медведя, атлантического моржа, некоторых видов сиговых рыб, на которых однозначно освоение Арктики влияет негативно.

Сегодня Министерство природных ресурсов призывает принять меры для сохранения популяции дикого северного оленя. Какие шаги мы можем для этого предпринять?

Основной фактор сейчас, на который обращают внимание все без исключения, — это браконьерство. В России имеется уникальнейшая, крупнейшая в мире таймырская популяция дикого северного оленя. В отдельные годы она достигала численности почти в миллион голов. Но такого размаха браконьерства, какое есть сейчас, раньше не было. Это связано даже не столько с применением техники, в данном случае снегоходов, на которых легко по снегу догнать оленя и отстрел может быть бесконечным. Сейчас кроме добычи на мясо огромное количество животных гибнет в связи с заготовкой пантов. Панты — молодые рога, которые используются для получения пантокрина и лекарственных средств, которые очень ценны как для экспорта, так и для внутреннего пользования.

Я хочу сказать, что остановить это должно государство. И министерство в данном случае не может расписываться в своей беспомощности. С браконьерством надо бороться, надо повышать наказание. Конечно, это уголовное преступление, за которое нужно сажать, а не только отделываться легкими штрафами. Большинство людей, которые находятся в Арктике, если это не коренные народы, они как пришлые — им до природы Арктики дела-то нет по большому счёту. И вот с таким отношением временщиков и надо, собственно, бороться. В одних случаях это получается, где-нибудь на газовых приисках, где строгий режим и чуть что вахтовиков выселяют, если они нарушают законы об охране природы. А в агломерациях, вокруг, например, Норильска, такого не происходит, и норильчане, особенно безработные, конечно, пользуются этим — живут за счёт браконьерства рыбы и северного оленя. Я озабочен этой проблемой.

Какие меры, по вашему мнению, могут помочь уменьшить или вовсе избавиться от браконьерства в Арктике?

В частности, я как член комиссии Министерства экономического развития по закрытию посёлков, занимаюсь, в том числе принятием решений в отношении того, закрывать неперспективные посёлки или не закрывать. Конечно, в Арктике не должно быть лишних людей — без рода, без племени, без трудовых занятий. Это очень тяжёлые условия, абсолютно дискомфортные, и человек, закончивший свою трудовую деятельность, должен оттуда уезжать. Где-то это может быть постоянное поселение, но значительная часть, особенно в экстремальных условиях, — это должны быть вахтовые методы работы. Избавиться от лишних людей — это один из методов, которые позволят бороться с браконьерством.

Второй вопрос — это дифференциация доходов. Рядом у тебя нефтегазодобыча, и там по несколько сотен тысяч рублей в месяц получают специалисты, а ты живёшь на пенсию или доход в 15‒20 тысяч где-то в неперспективной отрасли… Когда так разнятся доходы населения, конечно, компенсация этой разницы идёт за счёт биологических ресурсов — незаконного лова рыбы, добычи икры лососёвых и сиговых рыб, северного оленя.

Всё это вместе приводит к тому, что образуются целые центры такого серого бизнеса. Потому что это не просто браконьерство, это мелкооптовая добыча. Браконьерством ради своей одной семьи никто не занимается. Это добыча в товарных масштабах. Это надо прекратить в Арктике, особенно на севере того же Красноярского края. Там как получается — начальство сидит на юге, в Красноярске, а центр браконьерства, кроме лесного браконьерства и поджогов леса, на самом северном краю, в 5‒6 тыс. км. Очень тяжело за этим уследить и контролировать. Моя точка зрения — надо восстановить субъектный статус Эвенкии и Таймыра, чтобы это были не муниципальные образования, а самостоятельные субъекты, которые могли бы более эффективно управлять регионами и бороться с браконьерством. И второе, конечно, — надо избавиться от лишних людей, не имеющих высокооплачиваемых рабочих мест. Нужно что-то делать в этом плане.